Анекдоты об Александре I и его времени
В царствование Александра I Державин был назначен министром юстиции и в этом качестве получал множество самых разнообразных прошений. Одно из них оказалось более чем оригинальным. Некая весьма расторопная дама принесла Державину белую шелковую подушку с просьбой передать ее в дар царю. На подушке же меж тем вышита была овца и такие, с позволения сказать, стихи:
Российскому отцу
Вышила овцу,
Сих ради причин,
Чтоб мужу дали чин.
Министр-поэт, подлаживаясь под стиль просительницы, написал на белом шелке чернилами:
Российский отец
Не дает чинов за овец.
Всесильный фаворит Алексей Андреевич Аракчеев недолюбливал Ермолова. После сражения под Лютценом Аракчеев наклеветал императору Александру, будто артиллерия плохо действовала в этом сражении по вине Ермолова. Император призвал к себе Ермолова, в то время начальствующего артиллерией, и спросил, почему бездействовала артиллерия.
- Орудия точно бездействовали, ваше величество, - отвечал Ермолов, - не было лошадей.
- Вы бы потребовали лошадей у начальствующего кавалерией графа Аракчеева.
- Я несколько раз, государь, относился к нему, но ответа никогда не было.
Тогда император призвал Аракчеева и спросил, почему артиллерии не предоставлены лошади.
- Прошу прощения, ваше величество, - ответил Аракчеев, - у меня самого в лошадях был недостаток. Тогда Ермолов сказал:
- Вот видите, ваше величество, репутация честного человека иногда зависит от скотины.
Президент Академии наук граф Николай Николаевич Новосильцев предложил избрать в почетные члены Аракчеева.
- В чем же его заслуги перед наукой? - спросил Новосильцева один из академиков - А. Ф. Лабзин.
- Он ближе всех к государю, - ответил президент.
- Тогда я предлагаю избрать царского кучера Илью Байкова.
Он не только близок к государю, но и сидит перед ним, - отвечал Лабзин.
В селе Грузине настоятелем местного Андреевского собора был умный и честный протоиерей Н. С. Ильинский, знавший очень многое о жизни Аракчеева и обитателей имения. Друзья много раз предлагали ему написать воспоминания, на что Ильинский отвечал: "Принимался, да не могу. Хотя граф делал мне добро, но правду о нем надобно писать не чернилами, а кровью".
Аракчеев, будучи военным министром Александра I, ехал в тарантасе с одним кучером из Петербурга в свое имение Грузине, подаренное ему Александром I. На одной из почтовых станций проезжий офицер, не подозревая, кто он такой, пригласил Аракчеева к столу и стал угощать чаем и пирогами.
Разговорившись, Аракчеев узнал, что он едет в Петербург к военному министру и очень боится встречи с ним.
- Почему? - спросил Аракчеев.
- А будто не знаете, что к Аракчееву ехать хуже, чем к черту в лапы.
- Да в чем ваше дело к нему? - спросил Аракчеев. Офицер рассказал, и министр уверил его, что дело его правое и бояться ему нечего. А потом добавил:
- Да, я, наверное, знаю, что Аракчеев сейчас в Грузине. Заезжайте к нему, и не надо будет вам в Петербург ехать.
На следующий день офицер приехал в Грузине и, увидев Аракчеева, онемел.
- Дело твое кончено. Ступай, братец, домой, да не забывай по дороге говорить, что не так страшен черт, как его малюют.
Николай Михайлович Карамзин распоряжением Александра I был назначен официальным государственным историографом.
Однажды Карамзин явился с поздравлением к одному из вельмож, но, не застав хозяина дома, велел лакею записать в книге посетителей свое имя и звание.
Лакей записал Карамзина, а тот полюбопытствовал, правильно ли сделана запись, и увидел: "Николай Михайлович Карамзин, истории граф".
- Есть ли глупые люди в России? - спросил один англичанин секретаря русского посланника в Неаполе Александра Булгакова.
- Вероятно, есть, и полагаю, что их не меньше, чем в Англии, - ответил Булгаков. - А почему вы об этом спросили?
- Мне хотелось узнать, - пояснил англичанин, - почему ваше правительство, имея столько собственных дураков, нанимает на государственную службу еще и чужеземных.
По вздорному и пустячному поводу писатель и журналист князь П. И. Шаликов (1768-1852) был вызван на дуэль.
- Когда же? - спросил князь.
- Завтра!
- Нет, милостивый государь, я на это не согласен. За что же мне до завтра умирать со страху, ожидая, что вы меня убьете. Не лучше ли сейчас?
Соперник его рассмеялся, и дуэль расстроилась.
Граф Александр Иванович Соллогуб однажды прогуливался в Летнем саду со своей племянницей, девушкой необычайной красоты.
Вдруг встретился ему знакомый, человек очень самоуверенный и глупый.
- Скажи, пожалуйста, ты никогда красавцем не был, а дочь у тебя красавица!
- Это бывает, - ответил Соллогуб тут же. - Попробуй женись, и у тебя, может быть, будут очень умные дети.
В Лицее во времена Пушкина служил гувернером некто Трико, докучавший лицеистам бесконечными придирками и замечаниями.
Однажды Пушкин и его друг Вильгельм Кюхельбекер попросили у Трико разрешения поехать в находившийся недалеко от Царского Села Петербург.
Трико, однако, не разрешил им этого. Тогда довольно уже взрослые шалуны все равно вышли на дорогу, ведущую в Петербург, и, остановив два экипажа, поехали по одному в каждом из них.
Вскоре Трико заметил, что Пушкина и Кюхельбекера нет в Лицее, понял, что друзья ослушались его и уехали в Петербург. Трико вышел на дорогу, остановил еще один экипаж и поехал вдогонку.
А в то время у въезда в город стояли полицейские заставы и всех ехавших в столицу останавливали, спрашивали, кто они и зачем едут.
Когда ехавшего первым Пушкина спросили, как его зовут, он ответил: "Александр Одинако".
Через несколько минут подъехал Кюхельбекер и на такой же вопрос ответил: "Меня зовут Василий Двако".
Еще через несколько минут подъехал гувернер и сказал, что его фамилия Трико.
Полицейские решили, что или их разыгрывают и подсмеиваются над ними, или что в город едет группа каких-то мошенников.
Они пожалели, что Одинако и Двако уже проехали, и догонять их не стали, а Трико арестовали и задержали до выяснения личности на сутки.
Сила Николаевич Сандунов (1756 - 1820) был известным актером, а его брат служил чиновником в Сенате. - Что это давно не видать тебя? - спросил брат-актер брата-чиновника. - Утром в Сенате, вечером дома за бумагами. Это тебя можно каждый вечер увидеть - заплати только полтинник. - Разумеется, - отвечал Сила Николаевич, - к вашему высокомерию с полтинником и не сунешься.
В одном из боев авангард, которым командовал Милорадович, несколько раз атаковал французскую батарею и всякий раз оказывался отбитым.
Тогда Милорадович зажал в кулаке дюжину солдатских Георгиевских крестов и бросил их на батарею, закричав: "Собирайте!"
Солдаты еще раз бросились в атаку, взяли батарею, и те, кто первыми ворвались на позицию, стали кавалерами.
Однажды Милорадовичу донесли, что Мюрат, находясь на французских аванпостах, под обстрелом русских егерей, пил шампанское. Тогда задетый за живое Милорадович приказал поставить впереди русских постов легкий походный стол, и не только выпил шампанского, но и съел обед из трех блюд.
Храбрый и остроумный Ермолов сказал как-то неустрашимому Милорадовичу, который никогда не кланялся пулям: "Чтобы быть рядом с вашим высокопревосходительством, надобно иметь запасную жизнь".
Два генерала, герои Отечественной войны 1812 года - Милорадович и Уваров, очень плохо знали французский язык, но в аристократическом обществе непременно старались говорить по-французски.
Однажды за обедом у Александра I они сели по обе стороны русского генерала графа Александра Ланжерона (1763-1831), француза по национальности, и все время разговаривали между собой.
После обеда Александр I спросил Ланжерона, о чем так горячо говорили Уваров и Милорадович.
- Извините, государь, но я ничего не понял: они говорили по-французски.
14 декабря 1825 года Петербургский военный генерал-губернатор Милорадович поехал на Сенатскую площадь уговаривать восставших сложить оружие, но был смертельно ранен декабристом Петром Григорьевичем Каховским (1797-1826), отставным поручиком. Милорадович, отправляясь к восставшим, надеялся на любовь солдат к себе - соратнику Суворова. Он не терял сознания и во время операции. Когда ему вырезали пулю, он осмотрел ее и сказал: "Я уверен был, что в меня выстрелил не солдат, а какой-нибудь шалун, - потому что эта пуля - не ружейная". Умирая, он велел всех своих крестьян отпустить на волю.
В Отечественную войну 1812 года в один из лазаретов привезли раненного пулей в грудь русского гренадера. Лекарь, из пленных французов, стал осматривать гренадера, с боку на бок поворачивать, искать, где пуля засела. Боль была адская, а гренадер стиснул зубы и - ни звука. Офицер, легко раненный и лежавший рядом, поинтересовался:
- Тебе, братец, что ж, не больно разве?
- Как не больно, ваше благородие, - ответил тихо гренадер, - мочи нет, да ведь лекарь-то хранц, нельзя перед ним слабость свою показывать.
Лекарь, очевидно, неопытный был, искал пулю долго. Офицер, который лежал рядом, ответ гренадера передал своим соседям. В палате все притихли, наблюдали. И вдруг слышат, как гренадер зубами заскрипел, а следом стон тихий у него вырвался... Что такое? А гренадер, с трудом повернув голову к офицеру, говорит:
- Я не от слабости, а от стыда, ваше благородие... Прикажите, чтоб лекарь меня не обижал.
- Да чем же он, - спрашивает офицер, - тебя обижает?
- А зачем он спину мне щупает, я русский, я грудью шел вперед.
Князь Нарышкин, присутствовавший на Венском конгрессе 1814 года, спросил у Талейрана (Талейран приходился Нарышкину дальним родственником через немецкую графиню):
- Дядюшка! Скажите, чего собственно Наполеон искал в России?
Талейран, хладнокровно продолжая играть в карты, ответил:
- Страсть к путешествиям, мой друг, страсть к путешествиям.
https://rospil.ru/history/history_5.htm
Свежие комментарии