80 лет — не повод для уныния. Фото из из личного архива Галины.
Жительница Забайкалья рассказала «Русской планете» про войну и про то, почему она «сохранилась, как в мавзолее»
Дом 80-летней бабушки Галины в Новопавловке охраняет пес Катька. Изначально его звали Рамзес, но имя как-то не прижилось, а так как жил он с козой Катькой, то и принял ее «фамилию». На столе — плотный завтрак: котлеты с пюре, всевозможные соленья, чай. В комнатах уютно, светлая кухня, большая печь, идеально выбеленные стены. Я приехала к бабе Гале и ее подопечной — 96 летней бабе Шуре, брать интервью.
«Как написано в протоколе, так и говорю»
– Конечно, в восемьдесят лет не совсем просто приходиться в быту, — рассказывает Галина. — Но я не люблю жаловаться. Работаю на водокачке. Как в фильме: кто возьмет билетов пачку, тот получит водокачку. Вот я и получила. Уже больше десяти лет тут тружусь. Про общий стаж и говорить страшно, медаль ветерана труда вон пылится на стенке. А чего сидеть, ручки сложив. Я иногда закружусь в делах, так и не вспоминаю про возраст, все считаю, что мне лет сорок, только зеркало дает неверную картинку.
К десяти утра мы идем к бабушке номер два — Александре, а попросту к бабе Шуре. Живет она неподалеку, в небольшом деревянном доме.
– Это, можно сказать, мой утренний моцион, — говорит Галина. — Открываю ставни, потом мы с бабушкой растапливаем печь, завтракаем, а к 11 часам я бегу на работу. Мы, геологи, (По профессии Галина геолог-мелиоратор. — Примеч.ред.) люди мобильные.
Галина называет бабушку Шуру старушкой. Пока «молодая бабушка» занимается привычными делами, Александра достает листочек, на котором записала интересные воспоминания из своей жизни, чтобы не забыть их во время разговора с корреспондентом.
– Она меня знаете, как вышколила — смеясь, говорит бабушка Шура. — Чтобы я все по полочкам разложила, не заводила песню — при какой власти лучше жилось. Вся наша семья, — читает моя собеседница, — до революции была переселена из Черниговской области в Забайкальский край. Всего одиннадцать детей. Отец работал жандармом, но с приходом советской власти его отправили в ссылку, а мы стали чуждым элементом общества.
– Ну что ты умничаешь! — встревает Галина. — Что за чуждые элементы общества?
– Как написано было в протоколе, так и говорю. Мне скоро сто лет, интервью берут у меня. Потом я вышла замуж и родила пять детей. Вот и вся моя биография, — заканчивает бабушка Шура.
– А как же война? — напоминает Галина. — Хотя она же вышла замуж к тому времени за работника тыла, и у них голода не было. В отличие от нас. Мы жили на прииске, и если золотой песок намоем, то покупали что-то поесть. А вообще лесом кормились. Травы, корешки собирали. Нас пять девок было и один брат. Его, правда, забрали на фронт еще парнишкой, он погиб под Сталинградом.
– Зато я хорошо помню, — продолжает баба Шура, — послевоенное время и пленных японцев, как они работали недалеко от поселка, жили в землянках и выглядели ужасающе, в лохмотьях, все больные. Как-то я несла корм свиньям, а японцев по улице вели. Представьте, комбикорм не пойми с чем намешанный, а они до того голодные, что набросились на это ведро с едой, словно звери, я только отшатнуться успела. Хотя позже, когда государство им, видимо, выделило какой-то паек, и пленным возили хлеб в открытом грузовике, мы у них его приворовывали. Уж больно есть хотелось. А вообще, я как Галя не жила — мы были при матери, а потом я при муже. Вот, видимо, и сохранилась, как в мавзолее.
– Так а у меня образование, как-никак, среднетехническое, — добавляет Галина. — И с мужем-геологом мы прожили хорошую жизнь, только вот на старость без мужиков остались. Я когда чуть помоложе была, сватались ко мне. Даже один дедушка из другой деревни приезжал. Но нам, как говорится, чужого не надо.
К тому моменту уже закипел чайник. Галина потчует свою опекаемую, как и меня, котлетами. Баба Шура усмехается и наставляет, мол, едите сейчас какие-то йогурты, да ГМО, а питались бы мясом и хлебом — здоровее были.
– Конечно, я уже совсем старая старуха, — вздыхает баба Шура. — Если раньше горы были по колено, сейчас даже по гостям не хожу. А еще лет пятнадцать назад путешествовала по России. Детей-то чай нарожала немало — вот и ездила с проверками, как они живут. Тем более, время было сложное — перестройка. Пришлют откуда-нибудь с Камчатки письмо — мол, так и так, мама, пришлите муки, тут купить не можем. Я достала муки, сахара, билет на поезд и поехала юбилей отмечать — восемьдесят лет.
«Возраст — он в голове»
Когда деревянные часы пробили полдень, Галина засобиралась на работу. Говорит, хоть на время интервью соседка и приглядывает за водокачкой, но к своим обязанностям надо относиться ответственно. Я пошла с ней, ненадолго оставив бабушку Шуру отдохнуть.
Деревня, где живут мои пенсионерки, уютная: дороги асфальтированы, вокруг — сопки. Возле дома Галины, в палисаднике, растут три огромных тополя. За домом стоит двухэтажная деревянная водокачка. Когда мы подошли, там уже стояли человек десять с бочками.
– Вот и мой офис, — говорит Галина, открывая скрипучие двери водокачки. — За водой сюда люди едут с другого конца поселка, потому что много в ней всяких минералов полезных.
На второй этаж водокачки, где находится бак с водой, ведет деревянная лестница без перил. По ней 80-летняя бабушка ежедневно совершает восхождение, чтобы открыть трубу для растопки печи. Спрашиваю: не страшно?
– Страшно, не страшно, жить как-то надо. Вот когда я еще работала в геологии и ездила с мужем в экспедиции — бывало и пострашнее. Как-то мы с Данилом (муж Галины. — Примеч.авт.) были в районе Чикоя, и получилось, что люди в нашем ведомстве уволились, а выданную амуницию не сдали. Сапоги специальные, спальники — все не списанное и за нами числится, то есть с наших зарплат вычет. Я тогда особой мягкостью не отличалась, нашла этих мужиков и дала жару. А спустя месяц мы вдвоем с мужем на лодке приплыли проверять местность, и там снова они, за орехами пришли. Все с ружьями, а мы с веслами. Сразу в драку полезли. Потом все-таки нас отпустили. Мы к лодке, а она не заводится. В итоге как-то отчалили, поехали, так мужики в это время спохватились, и давай палить по нам. Тогда мне муж сказал, что в тайге нельзя ни с кем ругаться.
Галина подходит к своему «пульту управления», нажимает кнопку для забора воды, бочка на втором этаже вздрагивает и начинает наполняться.
– Знаете, жить бабушкам по одной в деревнях — это, наверное, уже подвиг, — говорит моя собеседница. — Никаких же коммуникаций — я три печки зимой топлю, не считая воды, вон руки уже, как у обезьяны, оттянутые. А с водокачкой еще, бывает, и по ночам хожу, воду качаю, чтобы наутро людям была. Ну да ладно, пойдемте к нашей старухе.
На улице уже потеплело, на завалинке греется рыжий кот. Он дружит с огромным бабушкиным волкодавом и часто спит в будке у Катьки.
– Думала, Владимировна уже вас к себе увела с концами, — встречает нас баба Шура. — Она в свои восемьдесят мне, конечно, фору даст.
В доме пахнет свежей выпечкой — «старшая» бабушка напекла пирогов. Рассказывает, что было время, когда это стало чуть ли не ее профессией. Она делала пирожки и носила продавать к поездам. Однажды ее чуть проезжавшие солдатики с собой не увезли.
– У меня вот случай поинтересней был, — вспоминает Галина. — Мы как-то поехали в лес, да набрели на такую поляну — ягода гроздьями. Вдруг я слышу, кто-то ухает. Поворачиваем голову, а недалеко медведица ходит с медвежатами. Бежали мы оттуда быстрее, чем ты от солдат.
Напившись чаю с пирогами, я засобиралась в город. Одаренная выпечкой и вареньем, попрощалась с бабушкой Шурой. Галина провожала меня до вокзала на велосипеде. Говорит, что как снег растаивает — это ее постоянный транспорт. На вокзале снова заговорили о бабе Шуре.
– Эта бабушка дана мне вместо мамы, за которой я не ухаживала, — говорит Галина. — Мне было всего 15 лет, когда сначала умер отец, а через месяц мама. Так что их старость мне не досталась. Вот теперь служу перед Господом с другой старушкой. А вообще, уныние — тяжкий грех. Возраст — он в голове. Главное не опускать руки, хоть в двадцать, хоть в восемьдесят, браться и делать, а не сетовать ни на власть, ни на Бога.
Свежие комментарии